Она неспешно, словно бы нехотя, сделала первый шаг. На Германа не смотрела, а он испытывал только одно желание — исправить это. Внушить ей желание, чтобы она не хотела отводить от него взгляда, пусть даже морда лица Ильинского к этому совсем не располагала.

— Ты спрашивала меня, думал ли я о другой, когда тебя трахал.

Он намеренно использовал это грубое слово, обхватив одной рукой запястье Нино и притягивая её к себе так, чтобы она встала между его ног, спиной к нему.

— Я была не…

— Ты была права.

Он поднялся, вставая позади. Вжался собой в тело Нино, понуждая её наклониться вперёд и опереться руками на стол. Приподнял край её футболки, скользнул пальцами по разгорячённой коже. В этот раз он собирался любить Нино долго, покуда хватит сил у обоих.

— Ты была права, задавая этот вопрос.

Футболка улетела в дальний угол кабинета, Герман склонился, прикасаясь губами к выступающим позвонкам на шее Нино.

— Нет. Я о ней не думал, — выдохнул шёпотом, после чего втянул в лёгкие кислорода, приправленного ароматом кожи Нино. — И не буду думать сейчас. И надеюсь, что ты тоже не будешь думать ни о ком, когда я буду с тобой и в тебе.

Приспустив кружево бюстгальтера, Ильинский прикоснулся к напряжённым твёрдым соскам, и когда услышал короткое «да» на выдохе, растянул губы в удовлетворённой улыбке.

— «Баклажан»?

— Там шумно.

— М-м-м… что-то итальянское? Может, грузинское? О, точно! Грузинская кухня однозначно! Герман, ты вообще меня слушаешь?

Ильинский стёр с лица улыбку, которая появлялась там помимо воли каждый раз, когда его взгляд останавливался на гладкой поверхности стола, где он вчера брал Нино, и посмотрел на сестру.

— Слушаю. Ты предлагала «Баклажан».

— Нет, это невыносимо! И всё решено — я беру на себя организацию вашего свидания.

— Хорошо. — Герман снова улыбнулся. — Тебе я доверяю полностью.

— Какая честь!

Ира рассмеялась, поднимаясь из-за стола. Он видел, что она хочет спросить о чём-то ещё, но сдерживается. И был этому рад — делиться тем самым сокровенным, что и без того было написано у него на лице, не хотелось. Впрочем, мгновением позже все его мысли о чём бы то ни было испарились, заместившись таким отчаянным страхом, что от него позвоночник сковало льдом.

В кабинет без стука влетел Ян, который выдавил из себя всего четыре слова, показавшиеся Герману смертным приговором:

— Нино с Алиной… пропали.

Часть 25

Воцарилась мёртвая тишина, прерываемая только звуками сбившегося дыхания Яна и монотонным глухим стуком часовых стрелок.

— Что значит пропали?

Это выдохнула Ира, в голосе которой было столько всего, что даже тон и оттенки эмоций сбивали с ног. Но Герману хватило с головой и того, что подкинуло разбушевавшееся воображение. С Нино и Алиной случилось что-то страшное. А виноват в этом только он, потому что именно его присутствие в их жизнях привело к неминуемому. Как привело когда-то к тому дерьму, из которого Оля не выбралась живой.

— Они гуляли в парке, где и обычно…

— Так.

— А потом я потерял их из виду, там сегодня целое столпотворение.

— Так…

— Осталась только коляска.

— В каком смысле, осталась только коляска?

— Вот так. Она стояла чуть поодаль… ну там, где выход к педагогическому училищу, помните?

— А Нино и Алина?

— Их нет.

Пока Ира проводила свой допрос, Ильинский судорожно набирал номер Нино, уже зная, что она не ответит. Страха больше не было, или так только казалось Герману. Ему на смену пришло то, чему было лишь одно название — омертвение. Как будто и душа, да и он сам умерли, и теперь вместо некогда живого Германа Ильинского была пустая оболочка. Так было правильнее. Это оставляло больше шансов на то, что он не натворит какой-нибудь херни, оставаясь в относительно здравом рассудке.

— Что значит, их нет, Ян? — Голос Иры зазвенел, в нём отчётливо промелькнули нотки ужаса и отчаяния. Всего того, что сейчас Ильинский допускать в эту ситуацию не хотел.

— Хватит, — выдавил он из себя хрипло, поднимаясь из-за стола. — Хватит эти истерики разводить. Поехали.

И просто вышел из кабинета.

По дороге набрал номер того, кто мог помочь. Никаких ментов, ничего такого. Достаточно было и того, что Ян сообразил оставить всё в парке так, как и обнаружил двадцать минут назад. Двадцать грёбаных минут, а Герману уже казалось, что прошла целая вечность. Приходилось раз за разом отмахиваться от картинок, настойчиво появляющихся в воображении. Где сейчас его девочки? Что с ними происходит прямо в эту самую секунду? Испугалась ли Нино? Плачет ли Алина?

— Так, здесь всё придётся оцепить так или иначе, — раздался голос Володарского Бориса Николаевича, подполковника милиции в отставке, куда он добровольно ушёл, когда ещё не было попыток закосить под запад. — Привет. Ну, рассказывай подробнее.

— Привет. Это к Яну, он в курсе полном, — процедил Герман. — И делай всё так, как считаешь нужным.

Он отошёл в сторону, взял трясущимися пальцами сигарету и закурил. Втянул дым так глубоко, что даже голова «поехала». Напиться бы сейчас… хотя, нет. Это последнее, что он станет делать. Нажираться до фиолетовых соплей в то время, как его девочки непонятно где и с кем.

— У тебя предположения есть, кто это мог быть? — обратился к нему Володарский, который внимательно выслушал Яна и подошёл к Герману. К их беседе Ильинский не прислушивался, и как оказалось, зря. — Тот тип, который недавно возле Нино крутился, не знаешь кто это мог быть?

У Германа даже дым в горле застрял. Какой, мать его, тип?

— Понятно, ты не в курсе. Это нормально, что Ян только сейчас его вспомнил.

Нормально? Нормально, б*ядь? Какого хрена вообще произошло и происходит? Почему этот сучонок молчал о том, что возле Нино и Алины появился какой-то мудак? Почему сама Нино ему ни слова не сказала?

— Ещё новости? — мрачно поинтересовался Герман, откидывая окурок в снег. — Может, сейчас выяснится, что она с каким-нибудь любовником сбежала, а потом с меня выкуп потребуют за дочь?

Он поморщился от того, что говорил. Не имел никакого права ни произносить этих слов, ни даже думать о такой возможности. И всё же…

— Зря ты так. Их ещё подрезали на дороге на днях, но… разве такое не случается каждый день?

Больше он слушать не стал. Отошёл к Яну, который переминался с ноги на ногу возле Иры, беспрестанно кому-то названивающей. Он выглядел растерянным — бледный, взгляд мечется по парку, будто Ян рассчитывает увидеть Нино и Алину, которые просто куда-то отошли и забыли ему об этом сообщить.

— Если с ними что-то случится, я тебя убью, понял? — выдохнул Ильинский, поравнявшись с Яном, после чего пошёл к машине. Ноги не держали. Зря он думал, что может считать себя мёртвым. Отчаянный стук сердца, почти что выламывающего изнутри грудную клетку, возвещал ему прямо обратное.

Часть 26

Он был крайне неосторожен в прошлый раз и знал это. Слишком наследил. Слишком много налажал. Слишком плохо владел собой. Не стоило тогда так горячиться и подрезать на дороге их машину. Он мог испортить этим все дело. Мог потерять ту, которой так желал владеть. Но видеть ее в чужих руках оказалось для него настолько невыносимо, что в тот момент полного затмения рассудка он готов был уничтожить всех вокруг — ее, себя, и тех, кто ее у него отнял. Потому что она должна была принадлежать только ему одному.

Это был глупый шаг. Теперь он это понимал.

Нервно барабаня пальцами по рулю, он проклинал собственное нетерпение, приведшее теперь к тому, что весь его тщательно продуманный план полетел к чертям собачьим. Он спугнул желанную добычу и в том, что вот уже больше недели они не приходили в этот парк, был виноват исключительно сам.

Наверное, она что-то заподозрила. Не стоило быть таким навязчивым. Он не должен был столь откровенно проявлять свой интерес. Но это оказалось попросту сильнее его.